Совсем недавно она подъехала к дому, где наводила порядок за пятерку в час, драила туалеты, мыла ванны, шкрябала пол
в прихожей (scrub the floor!), затоптанный кучей неаккуратных детей, и услыхала звонкий голосок одного из них: «Мама,
мама! Тетя cleaner приехала!». Острой иглой кольнула фраза, загорелись щеки как от неожиданной пощечины, и она подошла
к этому пацану с расшитой серебряными нитками плоской нашлепкой на голове и сказала, сложив едва выученные английские
слова: «Запомни, мальчик, я не cleaner, я музыкант. Так случилось, что тут убираю. Но скоро перестану это делать.
И не говори больше, что я «cleaner». Понял?». Ни черта он не понял, но кивнул на всякий случай и побежал внутрь
жаловаться маме.
В этот день она убирала и плакала. В доме, конечно же, стояло пианино - как же в еврейском доме без пианино? Она
вытирала пыль с него, но крышку не открыла. Не за это ей платят.
А пальцы играли музыку. Они помнили все ноты, все нюансы этого шопеновского шедевра и рвали душу на части, ставя
непреодолимый барьер между жизнью там и невостребованностью здесь. Там консерватория, филармония, ученики – нарасхват.
Здесь в продавцы не взяли. «Вы когда-нибудь работали в магазине?». «Если откровенно, - нет. Я пианистка, вообще-то...
но... разве продавать так сложно выучиться?». Кто же знал, что здесь многостаночники не котируются: или всю жизнь
музыкант, или продавец.
Она пришла сюда на беседу: ей сказали, что ищут человека для работы с пожилыми – заставлять их вести активный образ
жизни, развлекать. Хорошо, что умеет играть. Она знала, что справится с такими обязанностями, важно только, чтобы взяли.
Правда, диплом консерваторский и язык «после французского», который учила в школе, и уроков в колледже уже здесь,
в Америке. Встречу назначили в этом огромном зале, с роялем посредине. Вот к нему и рванули соскучившиеся по музыке
пальцы.
Одна из стен зала примыкала к коридору. Четыре широких двери предназначались для тех, кто передвигался на колясках.
Сквозь приоткрытые створки мелькали люди, потом возвращались и стояли, завороженные звуками.
Торцовая стена было похожа на гармошку: за ней находилась синагога. Видимо, на время молитвы стена сжималась и два зала
сливались в одно помещение. «Гармошка» тоже была прикрыта не плотно и сквозь щель она видела сидящего на стуле человека,
который откровенно плакал, вытирая слезы салфетками.
Пальцы прекратили терзать клавиши и восстановилась тишина. Лица из дверных проемов исчезли. Из-за «гармошки» вышел
стройный мужчина, лет пятидесяти на вид, в кипе, с мокрой салфеткой в руке.
- Я Дэвид. Простите, расчувствовался. Вы удивительно играли. Душу мне разворотили полностью. Я ведь тоже музыкант.
Не такой, как вы, но много лет учился на скрипке. Нет, не работаю здесь – просто помогаю - волонтир в синагоге. Знаете,
я подумал, что мы могли бы попробовать поиграть вместе, если вы не против...
- Анна, Аня… Ann, - я много месяцев не подходила к инструменту. Не помню уже ничего. Это пальцы помнят. Насчет поиграть?
С огромным удовольствием!
- А здесь вы как, ждете кого?
- У меня appointment. Хочу попробовать получить работу.
- Здесь? Я же всех знаю. Не волнуйтесь, все будет ОКей.
Конечно, она обрадовалась. Хватит уборок! Пора уже начинать верить в свои силы, в свой талант. Пора! Хоть один человек
вызвался помочь и на том спасибо. Тьфу-тьфу, не сглазить бы...
Интервью прошло прекрасно. Спрашивали много всякой ерунды, половину не понимала, потом играла, - это она умеет, лица
вроде довольные, показывала консерваторский диплом, они не совсем понимали, что это такое, оставила свой телефон. Теперь
ждать. Только бы не возвращаться в тот дом, где она была «тетя cleaner».
Пытались завести знакомства, корысти ради, конечно. Так оказались в большой синагоге – евреи же должны помогать друг
другу! Помолились там пару раз, пытались приобщиться к религиозному таинству. Из всего сервиса понимали только, что
нужно встать и можно сесть. Поют красиво. Особенно нравились угощения после сервиса - куки. Познакомились
с Рэбе – встретил как старых друзей. Принес анкеты для вступления в общину – to become a Member. Конечно, глаза
на лоб – деньги пока еще никем не зарабатываются. «Это ничего не значит, - говорит. - Найдете работу, тогда будете
оплачивать». В членство не рвались, просто хотели знакомств с американцами – может помогут с работой. Делать
нечего – подписали. Никто из новых знакомых инициативы не проявлял и планами на будущее не интересовался.
Через неделю получили счет за “Membership”. Решили, что это шутка у них такая и счет выбросили. Потом получили второй
счет, где предлагалось погасить предыдущий «долг» и оплатить этот. Даже пригрозили подпортить репутацию. Cерьезный
бизнес. Муж Ани настрочил в синагогу письмо с преобладанием непереводимых на английский русских выражений. Видимо, там
правильно поняли содержание письма. Но что печально - лишились вечерних «куки».
Начались репетиции с Дэвидом. Играл он отвратительно, «не чисто». Но выбора не было. После интервью так никто
и не позвонил - снова осечка. Не взяли на работу, значит. Пытался Дэвид говорить с кем-то, а может и нет – кто знает?
Винить некого: и диплом не тот, и язык ни к черту...
Концертного репертуара не было. Все делали с нуля. Дэвид притащил кучу нот, и был поражен, что Аня играет сразу,
«с листа». И сам старался. Но иногда, посреди репетиции, неожиданно срывался с места и летел в свою синагогу – то забыл
одно подготовить, то другое переставить – ночевал бы там, если б можно было.
Дэвид, дай Бог ему здоровья, - нашел несколько домов для престарелых, где согласились их послушать и концерты даже
прошли с успехом. Оплата мизерная, но приятно, что не за уборки.
Следующая часть